Картохан снова хрипло рассмеялся и, потеряв вдруг ко мне интерес, зашагал на выход. Откуда — то из — за спины раздалось.
— Жить тебе неделю, не больше. Как только все отребье соберется в одном месте, я прикажу отделить им головы от тел и развесить вдоль торгового тракта, снабдив табличками с описаниями преступления. Никому, слышишь мне, никому при наместнике Картохане не позволено прыгать выше собственной головы.
Утро седьмого дня было таким же безрадостным, как и предыдущие. Другой бы уже и счет времени потерял, находясь все это время в темноте, без еды и возможности пошевелить хоть членом. Меня поили каждый день, и в то утро появился стражник, а я в ожидании этого ритуала жадно зашарил глазами по его фигуре. Поили меня следующим образом. Стражник окунал в ведро с водой привязанную к палке губку и щедро обмакивал мне лицо, и я, выжимая зубами влагу из губки, впитывал эти капли. Только так я, наверное, и протянул. Обезвоживание, одна из самых страшных казней, к которой меня, слава богу, не приговорили. Усыхает все, начинаются галлюцинации, отказывают жизненно важные органы. Страданиям этим просто нет предела и несчастный, как правило, благодарен за приближающуюся смерть, лишь бы не оставаться вот так, в плену собственного тела и разума. Но я не сошел с ума, и даже не пал духом. В голове моей копошились мысли, одна интереснее другой. Иногда я проваливался в сон, или бред. Два этих состояния я в какой — то момент просто перестал различать, и там внутри своих мечтаний я оказывался то на зеленом лугу, то на утесе, гордо вспарывающим надвигающиеся на него океанские волны, то летел сквозь облака, благостно наблюдая как промелькивают подо мной крохотные с такой высоты, реки, заплатки полей, уродливые червоточины городов.
Утро пришло и вновь пришел стражник, но на этот раз ведра он с собой не принес. Я почувствовал, да, только почувствовал, что вокруг меня собралось несколько человек. Все они принялись что — то делать с моими путами, однако они не ослабли, а, казалось, еще больше натянулись. Кистей рук я уже не чувствовал, истерзанное ссадинами тело ныло постоянно, еще хуже было голове. При моем пленении мне заехали по затылку, и, наверное, рассадили кожу. Конечно, рану не потрудились обработать, и она теперь терзала меня пульсирующей болью.
Перекрестие вдруг сдвинулось с места, и меня поволокли по коридору, иногда задевая то головой, то ногами о низкий свод. Потом пошла лестница, перекрестие накренилось, и в таком положении я достиг поверхности, когда стражники выбрались на площадь. Народу тут было видимо — невидимо. Площадь, окрестности, выходящие сюда улицы, окна и даже крыши ближайших домов были заполнены людьми, и мне бы возгордиться. Вон сколько народу пришло на мою смерть посмотреть. Прямо рок — звезда.
О своих товарищах я так и не услышал, и увидел их только, когда меня водрузили аккурат под странным устройством, напомнившим мне гильотину. Высокая планка, противовес, острое скошенное лезвие и станина, почерневшая от пролитой крови. Запах толпы уверенно перебивал смрад смерти, ну хоть на этом спасибо.
— Хозяин. — Рядом появилась всклоченная голова гнома. Левый глаз его заплыл, пугающе распухшая скула отливала синевой. — Хозяин, преврати их в слизь! Они заслуживают этого…
Один хлесткий удар и малыш гном потерял сознание. Загрохотали тяжелые сапоги подручных палача. Снова послышалась возня, на этот раз, с другой стороны. Я с трудом повернул голову и встретился взглядом с Фалько. Вид у того тоже был не цветущий. Да что уж говорить, я с трудом узнал своего друга. Лицо принца опухло от ударов, и теперь представлялось уродливой красно — бурой маской. Левый глаз Фалько и вовсе не открывался, так что смотрел он на этот жестокий мир сквозь припухшее веко правого. Солдаты устроили принца на гильотине, лицом вниз, и зафиксировали голову колодками.
Мне все еще мешал говорить кляп, и я зарычал в бессилии, и рык мой подхваченный чем — то, громогласно отразился от свода небесного. Палачи побледнели, толпа охнула и отстранилась. Послышались в толпе крики ужаса. А злость во мне кипела и готова была прорваться наружу, как расплавленная порода из жерла вулкана. Сил моих хватило ненадолго, и я обреченно затих, уткнувшись подбородком в деревянную приступку, с которой моей отсеченной голове суждено было свалиться в плетеную корзину. Четверо солдат затащили на помост здоровенную коробку, в которой что — то бессильно билось.
— Это Сатана. — Прошептал Фалько одними губами. — Знаки, знаки на дереве. Он не может вырваться… мы….
— Славные жители Бильбурга, верные подданные его величества. — Услышал я над собой голос, тот самый, что никогда теперь не забуду. Над нашими распростертыми, скованными, закрепленными колодками телами возвышалась угловатая фигура канцлера. Картохан кутался в роскошный плащ, и выглядел из — за этого еще более комично, но ни у кого в толпе не промелькнуло и тени улыбки. Взгляд его, острый и злой, скользил по лицам людей. Горели костры по бокам, ревя пламенем и стремительно пожирая поленья. Скрипели механизмы, удерживающие тяжелые лезвия у нас над шеями. Нервно прохаживались по периметру солдаты, сжимая в руках взведенные тяжелые арбалеты. — Возмездие! Вот краеугольный камень здорового общества и сегодня мы очистим себя от скверны, убийцы короля. Перед вами последний черный маг, выродок и ренегат, прибывший в наши земли с одним лишь желанием, уничтожить все, что дорого нам и близко. Он колдовал, портил и совращал девиц, ел младенцев…
… часть речи канцлера и наместника потонула в диком реве толпы. Чернь насела, солдаты сомкнули строй и заозирались, в ожидании команды своих капитанов. Наседающую толпу, желавшую на месте линчевать нас, пока еще можно было остановить, но вот надолго ли.
… сим приказом отсечь голову негодяям. — Донесся до меня обрывок приговора. — А в назидание головы их выставить на всеобщее обозрение…
Грохот барабанов слился с людскими криками. Задвигались подручные, засуетились палачи, потянувшись к клиньям, удерживающим лезвия… грохот взрыва потряс город. Стекла вылетели из близстоящих домов, шрапнель каменной крошки ударила по людям, помост затрещал и начал уходить под землю.
— Дракон! — Услышал я отчаянный, полный страха крик. — Смотрите, дракон.
21. Долг платежом красен
Питралин сидел напротив моей койки и с удовольствием наблюдал, как я поглощаю горячую мясную похлебку из глиняной миски. Ложки мне не дали, так что пришлось по — простецки, отхлебывать через край, что никак не отразилось на вкусовых качествах. Побег я наш помню так смутно, как будто в нем и не участвовал. Едва прогремел последний взрыв, как кто — то подскочил и подсунул под лезвие клинок. Дальше какая — то пустота, а произошло вот что.
Едва дварф покинул нашу компанию, он остановился и решил никуда не спешить. На материке ему делать было нечего, однако ни средств к существованию, ни каких — то соображений, куда двигаться дальше, теперь у Питралина не было, и он решил навестить ближайший городок. Надо сказать, у всех гномов есть особенное, что ли, чувство ответственности. Стоит помочь одному из них, и он считает, что по гроб жизни тебе обязан. Будет слоняться за тобой, канючить, набиваться в услужение, таскать тяжелые вещи и вообще вести себя крайне услужливо. Однако это гномы. Дварфы хоть и дальние их родственники, выше ростом и куда как более выносливы, но тоже склонны считать, что просто так без расплаты, оказанная им услуга оставаться не должна, и коли уж помогли тебе собственную шкуру спасти, то в лепешку расшибись, но отплати тем же. Ответную услугу дварфы оказывают не так настойчиво и надоедливо, как скажем Коба, к чьему нытью и жалобам я давно уже привык. Дварфы злы, расчетливы, а иногда и дьявольски изобретательны. Все эти качества и помогли мне и моим товарищам спастись и убраться из города.
Дварфы чуют подвох. Эта их особенность ощущать неминуемую беду, немало помогала их собратьям рудокопам, почище канарейки в клетке. Вот и прибыв в город, Питралин почуял, что дело тут неладно. Немного послонявшись по окрестностям, он, недолго думая, прибился к обозу своих, и было решил уйти с ним назад в горы, но случился наш арест. Алчущий славы и признания Картохан, раструбил на каждом углу, что плененный им черный маг по прозвищу Кот будет казнен через семь дней на главной площади города, лишен жизни путем отсечения дурной магической головы от бесполезного тела. Этого Питралин конечно стерпеть не мог. Надо отдать должное уму и трудолюбию его народа. Как — то он смог договориться, так как такую, с моей точки зрения, колоссальную работу проделать за столь короткий срок в одиночестве попросту невозможно. Протекавшая под городом река, рукавом своим проходила под центральной площадью, и привыкшие к тьме и сырости дварфы, за пару дней соорудили бурильную платформу и сняли породу ровно настолько, чтобы она могла держать площадь с парой сотен зевак и помост с приговоренными. Десяток шахт, выходящих на поверхность, они замаскировали мусором, а после заложили пороховые заряды с тем расчетом, чтобы те детонировали одновременно и тем обрушили кусок породы в подземную реку. Чтобы отвлечь внимание от взрыва, Питралин воспользовался самой страшной и выигрышной иллюзией, которую смог припомнить, он вызвал массовую галлюцинацию у половины города, показав им в небе дракона. Как он это сделал, дварф умолчал, однако я подозреваю, что дело не обошлось без трав и галлюциногенных грибов, которыми были щедро сдобрены факелы и костры на площади. Как только заряды и дурман готовы были сработать, с десяток лазутчиков выбрались на поверхность и при первых подрывах закрепили лезвия казнящих устройств. Падение в бездну могло привести к их срабатыванию, а кому нужен маг, разделенный на две части? Правильно, никому.