Несмотря на злость и обиду, я расхохоталась. Потом резко замолчала и задумалась. Смех смехом, но проблему это нисколько не решало.
Когда на долину опустилась ночь, я осторожно выскользнула из хижины и вновь направилась к Танаю. Раз не получается избежать проблемы, значит, нужно смело посмотреть ей в лицо. Я решила спокойно поговорить с тизарром и попытаться убедить его в неправильности принятого им решения. Так как после происшествия его наверняка весь день караулил папочка, а завтра на душещипательные беседы попросту не будет времени, выходит, ночь — самое подходящее время.
Такого понятия, как огонь, у тизарров не существовало в принципе. К счастью, дорогу я знала отлично, успев ее выучить за время тренировок. И плюс ко всему ночи в долине не были настолько темными, как в моем мире. Вместо бесчисленных звезд и привычной Луны, небо мягко светилось равномерным бордовым светом. Облаков, кстати, здесь тоже не существовало.
Я неслышно скользнула в хижину, радуясь тому, что двери в плетеных строениях никогда не запирались. Понятия воровства у тизарров, к счастью, не существовало и в помине. Растерянно остановилась возле лежанки.
Сквозь окошко наверху в хижину проникал слабый бордовый свет. Танай спал, свернувшись клубком. Вот это гибкость! Нормальный человек ни за что и никогда не сможет свернуться подобным образом. Может, стоит попросить, чтобы меня тоже научили сворачиваться клубком?
В следующее мгновение я сама испугалась собственных мыслей. Во-первых, один уже учил и доучил до такой степени, что непомерную компенсацию затребовал! Неизвестно, что потребует второй. Если только попросить в учителя женщину? Хотя вряд ли Талейн обрадуется, если я по ночам буду сворачиваться клубком у него под боком. Для таких номеров у нас есть Тимошка. А мы уж лучше так, привычно, в обнимку.
Воспоминания нахлынули так неожиданно и остро, что отозвались болью в груди. В глазах предательски защипало. Чувствуя, как подгибаются колени, я осторожно присела на краешек лежанки, стараясь не задеть спящего Таная, и вытерла слезы тыльной стороной ладони.
Незнакомый цвет чужой ночи, тишина чужого дома, чужой мужчина в непривычной постели… Все чужое. Все не мое. Мое далеко. Я здесь, они там! Я без них, они без меня! Но мое сердце с ними.
Этот другой не поймет моей боли. Просто потому, что он другой. Потому что привык получать все, что захочет. Почему я так думаю? Да потому, что венценосный папа сделает все, чтобы доставить радость любимому сыночку. Вот, пожалуйста, захотел меня, и папа готов уже завтра преподнести ему чужеземку на блюдечке с золотой каемочкой. А то, что у этой чужеземки есть своя любимая семья, это его нисколько не волнует.
Разумеется, семья далеко, с этим никто не спорит. Вот только любовь расстоянием не измерить. Хотя какое у тизарров понятие о любви? Оно им чуждо. Особенно у правителя, который содержит целый гарем. А Танай по рождению должен заведомо привыкать к большому количеству женщин. Так что какое ему дело до моих чувств! Ему главное — исполнить свою прихоть. И неважно, что она сломает мою жизнь. Ведь с моей стороны это предательство по отношению к семье. Неважно, вольное оно или невольное. Так что зря я пришла сюда в надежде найти понимание. Ошибалась адресом.
Поднявшись, я осторожно пошла к двери. Внезапно тишину нарушил тихий голос Таная:
— Не ух-ходи, Лайс-са. Я вс-се с-слыш-шал. Поверь, я и не думал, что с-своим предложением причиню тебе такую боль.
Я обернулась и недоверчиво уставилась в его большие раскосые глаза. Танай уже сидел на лежанке, свесив на плетеный пол босые ноги. Длинные голени казались трогательно тонкими в широких светлых штанах.
Заметив удивление во взгляде, тизарр улыбнулся:
— Ты говорила вс-слух-х. Очень тих-хо, но говорила. А у нас-с, ес-сли помниш-шь, очень ос-стрый с-слух-х.
Да, эта особенность мне хорошо известна, просто от волнения я напрочь забыла о ней. Получается, Танай следил за мной с самого моего появления здесь! Что ж, возможно, так даже лучше. Не придется повторять одно и то же несколько раз. Подавив тяжелый вздох, я подошла к Танаю.
— Раз ты все слышал, тогда отмени церемонию, — тихо попросила я его.
Танай опустил голову и еще тише ответил:
— Не могу.
— То есть как не можешь? — От удивления ноги мои подогнулись, и я села рядом. — Разве отец тебя не послушает?
— Отец, разумеетс-ся, пос-слуш-шает, — Танай кивнул, по-прежнему не поднимая глаз. — Я с-сам не могу. Не х-хочу!
— Что значит «не хочу»?! — Я даже взвизгнула от неожиданности. Потом понизила голос: — Если ты слышал все, что я тут говорила, то должен меня понять и отпустить. Смотри, вот моя брачная надпись! — Я сунула Танаю в лицо посеребренное запястье.
— И куда же я тебя должен отпус-стить? — Танай серьезно посмотрел на меня. — Разве ты не понимаеш-шь, что ес-сли не я, то обязательно найдетс-ся другой тизарр, который зах-хочет с-сделать тебя с-своей дайной? Пойми, ты с-слиш-шком необычна для наш-шего народа, поэтому будеш-шь мелькать у вс-сех-х, как… как бельмо на глазу!
— А может, среди всех тизарров только у тебя одного такой неправильный вкус? — Я с надеждой уставилась в бледно-желтые глаза. — К тому же ты знаешь: как только я найду выход…
— Х-хватит! Довольно! — Танай вскочил и забегал по комнате. — Я с-слиш-шком долго наблюдаю за твоими бес-сплодными попытками! Признатьс-ся, мне это уже надоело. Дос-статочно иллюзий, Лайс-са. По крайней мере, я будущ-щий правитель, и тебе с-со мной будет лучш-ше, чем с-с каким-нибудь с-сборщ-щиком с-с наш-ших-х плантаций!
— Но ты же сказал, что не хочешь причинять мне боль! — Я предприняла последнюю отчаянную попытку.
— Ты меня не так поняла, — усмехнулся тизарр. — Я не знал, что причиняю тебе с-сильную боль с-своими намерениями. Но я не обещ-щал, что откажусь от них-х и от тебя! К тому же подумай и ответь: почему я должен заботитьс-ся о твоих чувс-ствах-х, ес-сли ты и не думаеш-шь заботитьс-ся о моих-х? Тебе ведь неважно, что я буду с-страдать, лиш-шивш-шис-сь тебя. Тебя ведь интерес-суют только с-собс-ственные чувс-ства. Значит, и меня могут волновать мои, и ничьи больш-ше. К тому же я разреш-шаю тебе ос-ста-вить твою мыш-шь в качес-стве развлечения. Чем не и ш-щедрос-сть?
— Нет, Танай, ты неправ! — Собрав в кулак всю свою выдержку, я вновь попыталась убедить безумца. — За мышь, конечно, спасибо. Но в остальном ты неправ. Если любишь кого-то, то стараешься оградить любимого от боли и страданий. Тебя же мои страдания нисколько не волнуют. Ты не любишь меня, а просто хочешь заполучить игрушку, которой не будет больше ни у кого. Хочешь выделиться среди всех. Вот твоя истинная цель. И она далека от любви.
— А что плох-хого в том, что ты будеш-шь только моя? — Танай удивленно вскинул брови. — Я с-сын повелителя и пос-сле повелителя вс-се с-самое лучш-шее, что ес-сть с-среди наш-шего народа, должно быть моим. Разумеетс-ся, пос-сле отца. И, кс-стати, радуйс-ся, что он с-сам не зах-хотел провес-сти с-с тобой брачный обряд. Я его опередил, попрос-сив с-сделать тебя с-своей дайной. Так что возвращ-щайс-ся в с-свою х-хижину и жди, когда за тобой придут, чтобы подготовить к обряду. С-смотри, уже с-светает!
Поняв, что говорить бесполезно, я встала и пошла к двери. Но у порога обернулась и твердо произнесла, стараясь, чтобы от досады не дрожал голос:
— Признаться, я была о тебе лучшего мнения! И шла сюда, надеясь, что мы станем с тобой добрыми друзьями. Но после этого разговора у меня появилась к тебе стойкая неприязнь. Потому что ты из себя ничего не представляешь. Просто сынишка, привык-ший получать блага за счет власти своего отца. Если у вашего народа существует определение «уважение», то знай, что в моих глазах ты его потерял.
Закончив говорить, я толкнула плетеную дверь.
Скорей на воздух! Подальше от этого гнилого места!
— А вы, как я вижу, даром времени не теряли?
От неожиданности я уткнулась в грудь Арсанара и, отпрянув, попыталась обойти его. Но правитель схватил меня цепкими руками и втолкнул обратно в хижину. Потом обратился к Танаю: — Она была здес-сь ночью?